Главарь панды

Когда-то давным-давно на букву "г", меня чудилу на букву "м" ужасно умилила заметка одной из моих внимательно почитаемых подруг, следующего обличительного содержания:
"Большую часть блогов, из тех, что я читаю, ведут профессиональные писатели и журналисты. Это каким же надо быть графоманом, чтобы помимо работы еще пописывать в блог. Это чтобы ни одной мысли не пропадало. Все - в свет, все - людям!"
Сей мелкокалиберный памфлет на данный момент имеет прямое отношение и ко мне милому. И неповторимому, что ли. Нет, Боже упаси, я вовсе не профессиональный писатель или журналист. Свой бездонный идиотизм я реализую во Франкфурте в известной рекламной компании, создавая слоганы, типа: " Он подарил мне "Феррари" (смущенно улыбаясь)..Да, он ахуел!"..Нда. Как-то так в переводе с немецкого языка я рекламирую старую модель Bentley.
И всё-таки, несмотря, на мою работу, связанную с выдающимися, без ложной скромности, литературными подвигами, я позволю себе пографоманить.
Удивительная вещь, однако, происходит со мной из года в год. Сразу оговорюсь – год для меня начинается 8 марта – в День моего рождения. Так вот, в течение всего года я в пределах ушибленного скромностью разума думаю о себе, как о маленьком раздражительном носороге с воздушным шариком в жопке и получаю от этой думы нескончаемое удовольствие, пока не наступает 25 января. Страшный день календаря.
Да, шарик в жопке – розовый. Эстетствую, знаете ли.
Трудно понять, какая связь в мозгах большинства моих знакомых между 25 января и 8 марта, но именно это большинство поздравляет меня с Днём рождения в Татьянин день.
Собственно, поздравления так и начинаются: "Дорогая Татьяна!..".
Этот год не стал исключением, и в 3.30 по полуночи в снежную январскую пятницу я получил первую поздравительную телеграмму:
"Татьяна, сисанька моя!
Хоть на улице и ДОЖДИК,
Всё равно в душе тепло!
От того, что в этот ВТОРНИК
День Рождение твоЁ!"
Несмотря на то, что я был категорически пьян на момент прочтения этой эпистолы, я всё же нашел в себе силы удивиться. Поздравление было от моего отца. Вообще-то, я отдаю себе отчет в том, что все мы лишь немножко здоровы рассудком. Но всё-таки.
К слову о здоровье и связях. Один мой приятель опосля продолжительных возлияний пытался вспомнить, как меня зовут, используя, как и большинство тех, кто поздравляет меня 25 января, умопомрачительные связи, которые он неустанно обзывал аналогиями. Логическая цепочка началась со слова магнолия:
- МАГНОЛИЯ..Магнолия-говнолия, ГОВНО, ПИДОРАС, ГОНДОН, ГОНДОЛЬЕР! Вспомнил.
- Поздравляю. Как говаривал Ерофеев: "Говна нет, и не пахнет им, остались только брильянты и изумруды".
- Ну и где тут связь?
- В пизде.
Об чем это я? Да, о том, что аналогия аналогии для многих – магнолия. И хоть бы одна сволочь поздравила меня с Днём Рождения 23 февраля.

Давеча, пребывая в дурном расположении духа, вспомнился мне один забавный случай из этого лета, связанный с необычными именами и улыбнул. Точнее случаев было два. Не то, чтобы я как-то смеялся над нестандартными именами, вовсе нет. Просто когда их больше одного на половину квадратного сантиметра времени, то это может дойти до абсурда и вызвать рыдания у моей жены, например. Довлатов, помнится, как-то сказал по этому поводу. Собственно это всё, что мне помнится.
Так вот, в один из вишнёвых летних московских вечеров, проезжая с оказией мимо отцовской фирмы, я решил сделать папеньке сюрприз и заглянуть к нему на огонёк без предварительного уведомления. Мой отец в прошлом космонавт и художник, нынче является руководителем строительной фирмы. В последнее время у меня складывается такое ощущение, что каждый второй в нашей стране – строитель, а каждый первый – руководит им. Как говаривал Платонов про роющих котлован – «слой грустных уродов». Ну да не об этом я сейчас.
Отца на месте не оказалось, и я решил обождать родителя, славно угнездившись в его именном кресле. Через некоторое время в кабинете раздался звонок. Памятуя, чем обычно заканчиваются мои ответы на звонок, когда звонят не мне, я решил трубку не снимать. Но на 185-й раз призывного ора телефона я поменял решение:
- Алло! Алло! Алло! ( и так с маниакальностью бронепоезда или Хо Ши Мина, кому что ближе, девять раз, не давая возможности ответить взаимностью, дабы уже все успокоились) Алло! Это Михаил Юрьевич звОнит..
Дальше последовала пауза. Не такая длинная, чтобы я мог ответить, но и не такая короткая, чтобы её не заметить.
- Тьфу ты, блять! Это Александр Сергеевич звОнит. С кем я разговариваю?
Я кашлянул, вынуждая из себя мокроту, и ответил:
- С собой по всей вероятности?
- Кто на проводе, твою мать?!
Раздражать и без того раздраженного и дезориентированного человека мне не хотелось, поэтому я ответил просто:
- Принц Шведскай на проводе.
Реакция была незамедлительной:
- Гамлет Карапетович, ты?
- Нет.
- А кто?
- Карлсон..
- Гамлетович?
- ....
Отца тогда я так и не дождался. Вздохнув по опозданию на ужин и похеренным планам, я отправился восвояси. На пороге черт меня дёрнул сострить и спросить у молодой девочки-секретаря:
- Не подскажите, где сейчас Карлсон Гамлетович?
- В банке. Что-нибудь передать ему?
Я завис на некоторое время, но вскоре взял себя в руки и ответил:
- Угу. Привет.
- От кого?
- Ото Льва Николаевича!
- Некрасова?
- Тютчева! ( блять!)
Придя домой, я в красках рассказал жене о ненормальном количестве Вильямов Козловых на одну небольшую фирму. В своё оправдание могу сказать, что мы очень скромно и тихо поглумились по этому поводу и достаточно быстро заглохли. Но на следующий день жена моя всё-таки не смогла сдержать рыданий.
Утром следующего дня в дверь раздался звонок. На пороге стоял малюсенький милиционер с жалостливым лицом Фрунзика Мктрчяна. Деловито отодвинув меня, с видом мультипликатора «у нас есть 3,5 секунды на то, чтобы задушить Дездемону», он прошёл в квартиру:

- Здрастите. Я вашЕ новый участковый. Мелкоблян. Дурик. Иванович. Вот, буду знакомиться пришла.

Справедливости ради надо заметить, что после вчерашнего случая это было ударом ниже пояса. Пока он нам что-то рассказывал на своём языке участкового и армянина, мы с женой стояли как вкопанные со сжатыми до беспредела челюстями и стеклянным взглядом. Я принял такую позу, встав на сторону воспитанности и такта, которые в жестокой схватке с сарказмом, иронией и прочим бескультурием, расцветшем во мне пышным цветом, трещали по швам. Моя жена – утонченная, крайне чувствительная к чужим переживаниям и не в меру деликатная натура, старалась просто не рассмеяться. Если говорить коротко и прямо - мы боролись со своими естественными реакциями. Но есть у нас одно различие в борьбе. Если я сражаюсь до полного поражения одной из сторон, то моя жена, как более мягкая натура, обычно идёт на компромисс. Поэтому, когда участковый попросил нас назвать свои фамилии и имена, чтобы записать их в свой школьный журнальчик, жена, разомкнув челюсть так, что из её правого глаза покатилась крокодилья слеза, произнесла сдавленным голосом:
- Шмаровоз.. Фея..
- Ивановна! – подсуетился я, искушенный компромиссом.
Редкая и заранее утомлённая мысль осветила глаза участкового:
- Вы что тут всЯ родственники?
- Кто вся? – у жены покатилась слеза и из левого глаза.
- Ну как? Вся подъезд!
- Неужели? И кто же это, например? – меня терзали смутные сомнения по поводу того, что весь подъезд пошёл на компромисс. Сердечные люди.
- Ну как? Ну пример, в 75-я квартира.. Хрен.. Хренников Чмо..
- Иванович?! – соргазмировал я.
Жена, не выдержав такого напряжения, ушла плакать в ванную комнату.
- Да. Вот он? Он вашЕ родственник?
Рыдающий голос жены из ванной:
- Неет. Просто однофамилец.
- ….

Вот, собственно говоря, мораль сей басни, как всегда, аморальна - если ты мёртвый, то это надолго, если же ты дурак, то это навсегда. Дурость -это моё всё! Люблю дурацкие улыбки.

когда мой конь уходит гадить,
сижу, грущу и жду ево.
и ковыряя левый глазик,
смотрю в немытое окно.
передо мной потоки граждан
шныряют в стеклах этажей
а мой лошак пошел покакать
сижу и жду скорей ево.

Y.K.

- Эй! Ты, что, нюхала мои глаза, пока я спал?
- Угу. Мне интересно, чем они могут пахнуть.
- Они могут пахнуть только твоей красотой. Может, ты кушать хочешь?
- Нет. Не знаю. Закрой глаза, я тебя ещё не дописала.
- Угу. А может мне лучше быть зародышем с открытыми глазами?
- Не лучше. Спи.
- Ладно. На всякий случай у меня в кармане есть хурма.
- Хорошо. Я её нарисую.

Я познакомился с Ней заочно. Точнее насильно. У меня не было никакого желания что-либо знать о Её существовании. Я прекрасно себя чувствовал и без этих посвящений, имея половую связь с взрослыми мальчиками, жареными огурцами и центральным отоплением, по старинке протирая контакты с этим миром виски вперемешку с персиковым йогуртом и делая бумажные лодочки для дураков. Было абсолютно непонятно - по какой такой причине каждый считал своим долгом в первую же минуту нашего общения слить на меня поток бреда о Ней. Сумасшедшая пластинка на сломанном фонографе. Я подозревал в этом какую-то неведомую болезнь, скорее даже эпидемию, поскольку о Ней знали и говорили все и всё, даже те, кто ни разу в жизни Её не видел и не общался с Ней.
В начале все эти разговоры ужасно раздражали меня. Мне было страшно. Я боялся заразиться этой странной болезнью. А потом я привык. Она стала приходить ко мне во снах, и я уже не мыслил себе жизни без какой-либо информации о Ней. А информация была самой разной. Касательно каких-то минимальных фактов из личной жизни особых разногласий не просматривалось – замужем, имеет молодую любовницу и старую собаку, и со всеми тремя периодически спит. Да, ну и все сходились во мнении, что Эта Женщина ужасно порочна. Всё остальное – сплошные противоречия и тайны, покрытые раком.
Куда бы я ни приходил, мне всегда заговорщически показывали глазами на какую-нибудь красивую девушку или не менее красивого молодого человека или нестрашную собачку и нервно нашептывали о том, что, а вот это вот Её «бывшее». Эстетствующая блядь. Не иначе. Завораживающее сочетание.
Вообще-то я изрядно преувеличил свою заочную заинтересованность в Ней. После того, как я похоронил Вадика, длинная как хобот тоска, беспрестанно глодающая моё левое запястье, занимала практически все мои думы. Будучи наполненным нездешней мочой и обуреваемым гелиоцентрическими инстинктами, Я - Король-Солнце мечтал только о том, как бы так между делом pro bono publico вернуться к себе домой. В пыльное небо.
И вот в собственный дождливый день рождения, стоя на крыше одного небезызвестного московского гей-клуба, с трупиком плешивого ослика подмышкой и с крамольными мыслями типа: «Полюбить - так Королеву! Сброситься - так с крыши этого долбанного клуба!», я встретился глазами с Ней. Эти до безобразия порочные глаза цвета только что прозревшего котёнка были глазами моей будущей жены. Она стояла под дождём на той же крыше с трупиком плешивого бамбука подмышкой и с такими же крамольными мыслями, как и у меня. Мы не обменялись ни единым словом. Было понятно, что, либо мы сейчас возьмёмся за руки и полетим, либо мы просто потанцуем друг с другом. Праздник дикости и тонкого вкуса.
Мы танцевали целую вечность и молча, всё также без единого слова разговаривали:
- Ты когда-нибудь болел неизлечимой болезнью?
- Болел. Менингитом.
- И что выжил?
- Немножко. А ты? Болела?
- Да. «Испанкой». И выжила.
- Да. А Свердлов умер. Кажется.
- Да. Мне тоже так кажется. А чего ты такой лохматый?
- Не знаю. Мне не нравится быть лысым. Зато мне нравится запаивать консервные банки.
- И мне нравится. Я согласна.
- И я согласен.
Так, молча танцуя под дождём, мы поженились. Наш танец продолжается вот уже 150 лет. И мне хочется верить, что он будет продолжаться до конца нашей жизни. А в конце нашей жизни мы возьмёмся за руки, прихватив с собой трупы бамбука и ослика, и полетим. Ко мне домой.
Но это будет не скоро.

- Куда ведут два зеркала, поставленные друг напротив друга?
- Не знаю. В бесконечность?
- Угу. А что это, ты знаешь?
- Знаю. Твоя нежность.

Милые други! Я был скучать и тосковать по вас всё это время! Morte a Venezia на этот раз не случилось. Хотя вчера старуха с косой дышала мне в спину. Я сидел в открытом кафе (не самое лучшее времяпрепровождение в февральской Венеции) не далеко от Галереи Академии Художеств, листая учебник по природоведению за 3 класс, подаренный мне более 20-ти лет назад на этом же самом месте в это же время года Бродским. Тогда я сидел не на летнем стульчике, как сейчас, а на коленях у Бродского, завёрнутый в его белый лондонский плащ. Меня ужасно мутило. В феврале в Венеции туманно, промозгло и отовсюду слышится запах помойной и трупной гнили. Бродский успокаивал меня, утверждая, что это вовсе не трупная вонь, а запах мороженых водорослей, похожий на запах скошенной травы у нас на родине, и попутно рассказывал мне таинственные истории о Венеции, суть которых сводилась к тому, что этот город всегда являлся символом близкой смерти и заката. Мне нравилось, как он читал стихи – монотонно грассируя, иногда с истерикой, не вынимая потухшую сигарету изо рта. Мне нравилось, как он водил меня на stanzione, заставляя вглядываться в туманную даль и видеть в ней огни Манхеттена. Но, несмотря на всю эту романтику на руках у Бродского, я думал только о том, как бы так ловко извернуться, чтобы не промазать и треснуть по шее девочке, сидевшей за соседним столиком и раздражавшей меня своей красотой. Ещё я думал о том, что так пахнуть, как воняет этот город, может только мёртвый сайгак. Когда-то в детстве мой отец с сотоварищами застрелил у меня на глазах сайгака, а потом всё также, не стесняясь моего присутствия, вырубил из него рога. С тех пор любое чувство тошноты и боли по тем или иным причинам я, так или иначе, связываю со смертью сайгака. Не знаю, возможно, Бродский наконец вспомнил, что я всего лишь ребёнок, а не взрослый разумный человек, способный разделить его глубочайшую тоску и печаль, возможно, он просто решил, что я тупой, но перед тем, как встать из–за стола и отправиться на палубу vaporetto, обещавшую доставить нас к площади Сан-Марко, Бродский пожаловал мне учебник по природоведению за 3 класс с дарственной надписью.
Честно говоря, я так до сих пор и не определился, чем был вызван сей акт крайней расположенности ко мне, но именно в тот момент меня впервые посетило желание убиться. Об Гран-канал. Вообще, за всю свою школьную жизнь моему пониманию абсолютно не поддавалось два предмета – транспортир и природоведение. По природоведению я имел только двойки. И без вариантов. Транспортир же был относительным абсолютом, по крайней мере, я понимал, зачем он нужен. К тому моменту, когда Бродский сделал мне этот презент, у меня уже имелось 2 таких же: первый учебник мне выдали в школьной библиотеке, а второй подарил Довлатов.
Так вот, об чем это я? Пролистывая вчера этот учебник, я случайным образом наткнулся на гениальную фразу – «На Земле, в високосный год в феврале – 28 или 29 дней. Ну что, теперь посчитаем, сколько сусликов у нас в лесу по 8 штук?». И вот в этот момент меня второй раз посетило желание убиться об Гран-канал. Найди я эту фразу 20-тью годами раньше, возможно, моя жизнь сложилась бы по-другому, и мне бы не пришлось нести в себе пожизненную ущербность, нафаршированную глючными собственноручно снесёнными яичками.
Но. В любом случае, и на этот раз я не поддался своему суицидальному желанию и возвращаюсь в отчий дом целым и невредимым.
За сим спешу откланяться, искренне ваш и почитающий (перманентно) ваше творчество Гындыльера.

Вспомнил, что с прошлого года не смотрел телевизор. Решил исправить положение. Уютно устроился на старых кедах и уперся мохнатыми взглядом в чудом сохранившийся пережиток минувших эпох. Когда-то, в незапамятные времена, этот реликт действительно показывал целый канал. Но ещё до моего появления на свет маленький ящичек из дубового массива с приставным увеличительным стеклом перестал быть телевизором, и волшебным образом был превращен в аквариум с лепестками чайной розы для рваной дедушкиной штиблеты. Не знаю, как у меня получилось, но я забыл, что кроме этого аквариума, в моём доме телевизоров насчитывалось ни одного. Подумал, что пора, наконец, влиться в социум - стать модным, продвинутым, плазменным и плоским.
Вместе с панелью я притащил в дом телевизионную программу передач. Открыл её и пропал. Такого упоительного оргазма от прочтения того, что ноне показывают по телевизору, я доселе не испытывал. К тому же я открыл для себя новый литературный жанр – аннотации к телевизионным фильмам и передачам. И я настаиваю на своём открытии. Это целый пласт бескультурья, который усердно культивируется и выступает под лозунгом - «Это ничего, что у нас руки кривые. Зато извилины прямые».

Собственно, на шедеврах неожанра я и заострю своё внимание. Хотя то, что сейчас снимают и показывают достойно большего внимания. Первое, на что я наткнулся, была аннотация к российскому телефильму недавнего производства. И аннотация и сюжет меня растрогали, поэтому комментарии относятся и к тому и к другому:
«В захолустном городке жила молодая девушка. (уместное уточнение. без него меня непременно посетила бы мысль о том, что девушка была ужасно старой.) Её муж изменял ей всю их совместную жизнь и, наконец, бросил. (опять-таки, исключительно уместный оптимизм – «наконец, бросил». сочувствие автора к уставшему от собственных измен мужу не имеет границ). Сразу после того, как девушку бросил муж, её уволили с работы. (действительно, прямая связь. кому нужна сотрудница, которую бросил муж? тем более - на конец). По роковой случайности, возвращаясь однажды домой, девушка увидела, что её дом сгорел дотла. (гениальное по своему безумию предложение делает бессмысленным любой комментарий). И тут на своё счастье (счастье? полиомиелитная Красная Пашечка со своей мёртвой церебрально-парализованной бабушкой нервно курят в сторонке от такого счастья.)она вспоминает, что в Москве у неё есть родственники! (ну ещё бы, отличное решение проблемы. как она вообще умудрилась о них забыть? сиротинушка, и ни одного родного человека в соседнем захолустье. все на Красную Площадь переехали. далеко пиликать придётся, но что не сделаешь для случайно всплывших в памяти родственников из Москвы.). Город встречает её хмуро, а родственники – неприветливо (да они охуели?! на пару с городом.). Практически сразу она попадает в лапы к аферистам, которые пытаются использовать её, как (что?)..как СУРРОГАТНУЮ мать! (я в восторге. до тех пор, пока моё гиперпреступное воображение не подскажет мне, как такую афёру можно прокрутить, эти аферисты будут моими кумирами. боюсь, они останутся для меня таковыми до конца моей жизни). Но, пережив все трудности (в смысле? насильно забеременев, выносив и продав ребёнка?), она всё-таки встречает свою любовь.. (ну, Слава Богу. а то я уже переживать начал, что она так до старости маяться будет. теперь я спокоен и свято верю в то, что любовь непременно окажется маньяком из Техаса с супернавороченной бензопилой и добьёт, наконец, этого баловня судьбы в самом расцвете лет. аминь)».

Следующее, на что я попал - аннотация к советскому фильму. Просто милая, лёгкая зарисовка о двух предложениях:
«Из большого города в глухую деревню приезжает молодая красивая девушка. (чувствуется знакомая рука мастера, онанирующая на уместные уточнения) . И ЕСТЕСТВЕННО, всё мужское население деревни потянулось в клуб.. (честно признаюсь, в жизни не встречал ничего более естественного)».

Дальше была аннотация к передаче, о тайнах и ужасах прошлого столетия, которая ввергала меня в сомнения по поводу психического состояния автора аннотации:
«Эта передача о маленьком мальчике, который родился в 1986 году в Чернобыле ВСЛЕДСТВИЕ аварии на АЭС. (кто из них его мать – авария или АЭС? с тех пор прошло уже 20 лет, а он всё ещё маленький мальчик? тихий ужас). В его гардеробе вы найдёте огромное количество шарфов и шейных платков. Вы спросите - почему? (головоломка - не приведи Господи. рабочая версия о том, что мальчик сам положил их в свой гардероб, отпадает сразу. это нереально. остаётся спросить – кто и зачем их туда положил? но мы должны спросить – почему? что, блять – почему? почему мы залезли в гардероб к 20-ти летнему маленькому мальчику, рождённому чернобыльской АЭС?)Ответ очевиден: у мальчика - жабры! (твою мать.(с) Эрик Картмэн. потому что – гладиолус! это нечестно. ответ слишком очевиден!). Он всегда носит на шее шарф или платок, даже, когда спит, чтобы никто не смотрел на его жабры! (интересно, и много таких, кто приходит к нему домой по ночам, смотреть на его жабры? родственники подрабатывают? он, вообще дома спит со своим гардеробом, куда мы почему-то залезли, или на выставке уродов? и зачем ему так много шарфов и платков? жабры ими питаются? он напяливает на себя всю коллекцию сразу, чтоб не привлекать внимания? мальчик просто модник? твою мать! сдаюсь. я спрашиваю – почему?). Но этот милый ребёнок (20-ти летний мужик с жабрами?)не печалится и не расстраивается, что он не похож на других, ведь он может дышать под водой! (к слову о моих сомнениях по поводу психического здоровья автора сего произведения, который готов каждому пожелать родиться от чернобыльской АЭС, он – оптимистически настроенный имбецил или кретин? или одно другому не мешает?)».

Последнее, на что я наткнулся, был фильм под названием «Дрянь». Аннотации к нему не было, что по сути своей является излишним откровением, я считаю. Хотя, конечно же, это было не последним, на что я наткнулся и можно писать об этом бесконечно, но такой цели я не преследую – достаточно того, что я мельком передал восторг от своего открытия.

В общем, итог этого не в меру познавательного для меня дня таков – смотреть по доброй воле телевизор я вряд ли когда-нибудь смогу, по причине своей слабой умственной вменяемости, а вот покупать и с упоением читать программы телепередач я буду ещё долго.
У меня будет своя мода.

На даче, когда мне было 4 года:

- Баграт, ты – монстр! Ты понимаешь это?
- Я не знаю такое слово. Оно картошее или плохое?
- Как?! Объясни мне, как ты умудрился убить такого огромного ежа?!
- Я не знаю такое слово. Оно картошее или плохое?
- Так. Спокойно. Хорошо. Что ты делал с ежом?
- Обнимал.
- Идиот!
- Я знаю такое слово! Это картошоо.

Тем, кого однажды потерял

Я стоял в окне тринадцатого этажа, лениво ковыряя впавшую в анабиоз муху, когда увидел Её торопливую походку. Я искал Её вот уже несколько месяцев. Все эти месяцы я ничего не читал. Не знаю почему, но эти два факта я связываю в один узел. В морской узел галстучной удавки.
- Эй! Привет! Ты меня слышишь? Подожди..
Попытался открыть окно. Но стеклопакеты недавно сданного дома были забетонированы, впаяны и вмурованы, они не открывались и не выбивались. Ничего не понимая и внутренне содрогаясь от ужаса, я боролся с окном и кричал. От напряжения из левого глаза пошла кровь.
Она уже давно исчезла из виду, а я всё орал:
- Стой! Не уходи! Оглянись! Ты меня слышишь?! Подожди!!!
Поздно. Молдавский евроремонт искривил и покорёжил моё сердце до неузнаваемости. До смерти.
Оглушенный самим собой я ещё долго стоял на подоконнике, размазывая кровавую соплю по раме. Меня бил озноб. Когда я спустился, надо мной все смеялись:
- Баграт, ну ты верно сумасшедший! Что ты хотел от бедной девушки?
- Да так. Ничего. Эта дура должна мне 2 рубля 40 копеек.
У меня больше не было сердца. Все смеялись. Я тоже смеялся. Громко смеялся, чтобы не слышать того, что у меня больше нет сердца. На его месте не осталось ни шрама, ни кусочка фарша, ни-че-го. Всё было гладко. И всем было весело.
Меня зовут Баграт. Не меняйтесь со мной глазами.